Война глазами бывшей малолетней узницы концлагеря.
– Одна бабушка в лагере советовала матери: подушечку ей на лицо положи, она и умрет. Мол, одним ртом будет меньше. А мне в это время было два года.
Эхо войны
У калужанки Прасковьи Михайловны Черноусиковой память особенная. Несмотря на почтенный возраст, она помнит все события своей жизни, большие и маленькие. Легко вспоминает названия населенных пунктов, фамилии и имена тех, с кем жила, общалась, работала. А ярче всего – военные годы, особенно как с сестрой и родителями находилась в концлагере на окраине Брянска, в поселке Урицкий, как потом обживались на разоренной малой родине и как выстояли в голодные послевоенные годы.
Мне почти никогда не снилась война, я не просыпалась в ужасе, как некоторые мои знакомые, и не кричала по ночам, не знаю почему. Но самое яркое воспоминание у меня есть – как мы с сестрой горько плачем, увидев корову, нашу кормилицу, подорвавшуюся на мине. Как будто все было вчера, а тело до сих пор будто немеет от безысходности, – говорит она.
Далекое – близкое
Прасковья Михайловна родилась в 1940 году. По словам ее матери, в деревне Слободка Ульяновского района, где они жили, до войны было 240 домов. Рядом речка Вытебеть, леса. До войны у них был новый дом, который построил своими руками отец – ветеран трех войн. В 1941 году на фронт он не попал из-за ранений. Зато воевали его братья, сложившие головы за Родину. В 1942 году Слободку заняли фашисты. Поскольку этот населенный пункт был прифронтовым, местное население гитлеровцы эвакуировали под Брянск. Как оказалось, там, в поселке Урицкий (ныне Володарский район Брянска), находился концлагерь Dulag 142. Dulag – это сокращение от немецкого Durchgangslager – пересылочный концентрационный лагерь. Его организовали на месте бронетанковой ремонтной базы № 6, где имелся удобный выход к железной дороге. Изначально это был перевалочный пункт для пленных бойцов Красной армии, но уже с 1942 по 1943 год туда стали сгонять и мирных жителей из прилегающих к Брянску сел и деревень.
– Деревню сожгли. Людей гнали как скот, маленьких детей родители несли на руках. Когда проходили деревни, оттуда немцы тоже уводили людей в неволю. Молодежь угоняли в Германию, а нас определили в конц-лагерь, – вспоминает ветеран.
Лагерь смерти
Согласно рассекреченным документам, в лагере размещалось до 80 тысяч человек.
Военнопленных содержали в производственных корпусах базы, гражданское население – в десяти бараках, обустроенных в бывших складских помещениях. В каждом бараке размещалось по 1200–1500 человек. На взрослого в день выдавался литр баланды и 200 граммов хлеба, детям – половина этой нормы.
Очевидцы описывают нечеловеческие условия содержания узников в «Дулаге 142». И в дождь, и в холод, под открытым небом, за высокой колючей проволокой, ограждавшей лагерь, подвергались издевательствам нацистов военнопленные и мирные граждане.
– Ничего не помню из этого периода, поскольку было мне тогда два года. По словам мамы, нас держали с гражданскими. Ей приходилось под конвоем работать в поле, а я с сестрой и больным отцом дожидались прихода матери в бараке. Уже после войны она рассказывала такой эпизод: однажды женщин отправили копать картошку, рядом проходили платформы с нашими военнопленными. Увидев изможденных людей, они начали бросать им картофелины. Не знаю, как это восприняла охрана, но стрелять не стала, а пленные жадно ловили сырые клубни, – говорит Прасковья Михайловна.
На пепелище
Это поколение хлебнуло сполна и горя, и унижений, и лишений, и страха. Когда лагерь освободила Красная армия, люди стали возвращаться в родные места. Но до своих пожарищ добраться было нелегко, поскольку на территории Ульяновского района на протяжении трех лет шли жестокие бои, – поля, дороги, опушки были заминированы. И только когда саперы разминировали подходы к Слободке, ей с сестрой и мамой удалось вернуться на малую родину. Отец умер в концлагере.
– Вместо деревни стояли печные трубы, заросшие крапивой. Люди рыли землянки. Нам повезло: до войны отец выкопал просторный погреб и сложил там из кирпича печь. Там и стали жить. Собирали дикий красный клевер, копали остатки от зерна, искали в корнях семена, выкапывали картофель, который не выкопали во время сбора урожая. Мелкий очень. Но его мать особо есть не давала: собирала, чтобы весной высаживать.
Еле дождались весны. Опухли от голода. Весной стало полегче. Пошел щавель, полевой хвощ, собирали листья липы, они негорькие, шли в лепешки, ели корни травы, которая похожа на лотос. Потом пошли ягоды и грибы, – рассказала ветеран.
В семьях, в которых мужчины погибли на войне, за них на детей платили пособие. На нашу героиню и ее сестру денег не присылали, поскольку отец умер в плену.
– В 1945-м пошли в школу. В лаптях – туфель у меня не было, шубка рваная. Чернила делали из сажи или свекольного сока на листьях дуба. Бумаги не было – писали на бересте. Но учились хорошо, дружные были. Мыла не было, мылись щелоком – настоем из золы и древесной коры. И чесотка была, и вши. Очень страшное время было, но мы выжили.
– Наверное, самая трудная жизнь была у детей войны. У нас не было детства. Я не помню хорошо войну, но страдания она мне оставила на всю оставшуюся жизнь. Поэтому нынешней молодежи желаю одного – мирного неба над головой!
Александр ТРУСОВ
Фото Антона Забродского и из соцсетей
