Откуда пошло старинное название железной дороги «чугунка», есть несколько предположений. Одно из них – из-за рельсов, которые когда-то были чугунными. Другое – более экзотическое: высокая труба паровоза с раструбом напоминала дымящийся чугунный котелок.
Первые российские железные дороги были не для перевозки пассажиров и грузов на большие расстояния. Появились они еще в XVIII веке. Прокладывались на заводах и рудниках, и по ним гоняли вагонетки с рудой и различными тяжелыми металлическими изделиями. Назывались чугунными колесопроводами. Рельсы, если я правильно понимаю технологию, отливались вместе со шпалами и составляли с ними единое целое. Вот это, наверное, и были самые первые «чугунки». Оттуда, видимо, и тянется история «чугунки», а не от похожей на котелок паровозной трубы.
Между тем официально «чугункой» железную дорогу, кажется, никогда не называли. Даже в начале XIX века, когда идея только-только начинала витать в воздухе, такие будущие пути сообщения уже начали называть железными дорогами. Ну а «чугунка» осталась как народное название. В словарях указывается с пометой «устаревшее».
Однако почему устаревшее? Оказывается, оно осталось в одном из славянских языков. Если кто приедет в Минск или Витебск, то обязательно обратит внимание на необычную надпись на здании вокзала: «Чыгуначны вакзал». А железнодорожник по-белорусски – чыгуначнiк, железнодорожный путь – чыгуначны пуць, сама же дорога железная – внимание! – чыгунка. Все эти слова не диалектные, записаны в «Толковый словарь белорусского литературного языка»:
ЧЫГУ́НКА,.. ж. Рэйкавая дарога, прызначаная для руху паяздоў. Пракласцi чыгунку. Рамонт чыгункi
Рэйкавая – рельсовая, происходит от реи, в отличите от русского рельса, взятого из английского rails. Но об этом не сейчас. Откуда народное «чугунка» проникло в белорусский язык и закрепилось в его литературном варианте?
Если издалека, то в древнерусском языке, общем предке восточнославянских языков, слова «чугун» не было. Оно появилось только в XVIII веке и позаимствовано, как полагают исследователи, в одном из тюркских языков. Тогда же закрепилось в русском, украинском и белорусском языках в значении сплава и материала, из которого производилась в том числе и бытовая утварь, да и сама эта утварь: чугунные котелок, печь, плита – чугуно́к, чугу́нка, чавуне́ць, чаву́нка, чыгуно́к, чыгу́нка…
Так что слово всем было знакомо к тому моменту, когда в империю пришли железные дороги. И легко восприняло значение «железная дорога».
А в народе железную дорогу еще очень долго называли чугункой. Слово емкое, основательное было популярно во всех слоях, да и среди писателей, передававших живую речь своих персонажей. И сами литераторы не брезговали им.
Например, Павел Васильевич Анненков писал Ивану Сергеевичу Тургеневу об обстоятельствах одного своего путешествия:
«Особенно поволновалась сия дикая женщина, когда третьего дня, в знойный день, по чугунке из Франкфурта проехали мы рейнские виноградники и стали скакать по одному берегу Рейна мимо замков, городов, руин и прочего».
Упоминает чугунку и Афанасий Фет в очерках «Из деревни»:
«При всей исправности чиновников она (повестка – прим. мое) пролежит день в управлении и день в почтовой конторе и затем проедет назад по чугунке в Малоархангельск день».
Этнограф Павел Якушкин (двоюродный брат декабриста Ивана Якушкина) в путевых письмах из Псковской и Новгородской губерний:
«Потолковав немного с рабочими, я пошел опять на шоссе: чугункой идти не ловко, а другие артели, как мне сказывали, стояли далеко».
Драматург Александр Николаевич Островский записывает в дневнике в 1856 году:
«Дорога же на Вышний Волочек – до Волочка железная, а от Волочка почтовая – не представляет никакого интереса, кроме самого города, в котором можно побывать во всякое время благодаря чугунке».
Согласно «Национальному корпусу русского языка» в различных публикациях «чугунка» в значении «железная дорога» употребляется вплоть до второй половины прошлого века. Причем это не был стилистический прием, намеренное «состаривание» речи. Многие люди, помнившие, как говаривали их родители, бабушки и дедушки, познакомившись со словом еще в детстве, возможно раньше, чем со словосочетанием «железная дорога», использовали слово «чугунка» и в своей речи. Так иногда говорила и моя бабушка, родившаяся на рубеже XIX – XX веков.
На белорусской земле первая железная дорога появилась в начале 60-х годов XIX века. Но почему же все-таки не «железная дорога», а «чыгунка»? Основу белорусского литературного языка составила живая разговорная речь жителей средних областей Белоруссии. Но в этих говорах слова «чугунка», по крайней мере, в значении «железная дорога», в те времена не было, если верить старым словарям, которые мне удалось раздобыть. Да и не могло быть: ведь дорога только строилась. Значит, появилось оно чуть попозже.
И вот – спасибо «Национальному корпусу русского языка» – обратил внимание на очерк известного москвоведа Ивана Тимофеевича Кокорева «Ярославцы в Москве», опубликованный в 1849 году, в котором рассказывается, чем занимались обосновавшиеся в Москве жители разных уголков необъятной Российской Империи. Есть там и о белорусах, и это для нас очень важно. Почему, судите сами:
«С недавних пор стали похаживать белорусские крестьяне, да они большей частью работают на чугунке».
Как тут не вспомнить Некрасова с его незабываемыми строками о строительстве железной дороги между Москвой и Петербургом:
…Волосом рус,
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый больной белорус…
Боюсь своего смелого предположения, потому что вопрос надо изучать глубоко и с привлечением куда большего количества источников и свидетельств. И все же: не передавали ли с весточками на родину слово «чыгунка» эти белорусские крестьяне, зарабатывавшие деньги на строительстве железных дорог в Центральной России? Да и в среде строителей, занимавшихся прокладкой первой белорусской железной дороги, наверняка все время звучало «чугунка». Так название нового вида путей сообщения и закрепилось в языке.
Вот как языки, порой самым неожиданным образом помогают нам сохранять память о давно минувшем.
