В дом ее знаменитого прадеда космонавты приезжают после полета, как сами говорят, «отчитаться перед Циолковским». Для них здесь родина космонавтики и место силы. А для Елены Алексеевны дом-музей, где она трудится уже более 45 лет, никогда не был просто работой.
Настоящая хозяйка и хранительница, она готова долго и обстоятельно рассказывать о бывших обитателях и жизненном укладе уходящего времени. Действительно, в ее судьбе все причудливо переплелось. Когда мы договаривались об интервью, она пригласила: «Приходите, я буду у себя, в доме «под горой», имея в виду мемориальный дом-музей основоположника космонавтики.
Дорогое приобретение
– Елена Алексеевна, кто был первым хранителем дома?
– Это первый собственный дом Циолковских, они им очень дорожили. После Боровска семья 12 лет жила на съемных квартирах, детей квартирантов хозяева не пускали даже в сад. По воспоминаниям бабушки, именно в собственном доме они с младшей сестрой первый раз увидели, как растет крыжовник.
Этот дом Варвара Евграфовна, жена Циолковского, стала обихаживать так, как привыкла еще в Боровске, живя вдвоем с отцом, – делала грядки, облагораживала участок, а когда после разлива Оки в доме пришлось делать ремонт и появились второй этаж и мастерская на веранде, наводила уют в новых помещениях. Она не только создательница быта, обстановки, но и сердце этого дома – душа и надежный тыл для учёного.
Только в 1932 году, на 75-летие, город подарил Константину Эдуардовичу новый просторный дом с большим участком для семьи в центре Калуги. Там были все удобства – электричество, радио и даже телефон.
– В автобиографии Циолковский написал, что женился без любви, а от таких браков дети не бывают здоровы, удачливы и радостны.
– Циолковские прожили вместе 55 лет. Ему нравилось, что Варвара слушает его, уважает. К тому же, к моменту брака Варе было 23 года – по тем временам старая дева, да и приданого за ней не было. В ХIХ веке мало кто женился по страстной любви. В последние годы жизни Циолковского один из друзей справедливо заметил: если бы не было Варвары Евграфовны, неизвестно, стал был Циолковский тем, кем он стал. Да, она не разбиралась, чем занимается ее муж, тащила на себе большую семью, но в любой ситуации они были вместе, справились с нуждой и горем – смертью четверых взрослых детей. Это была крепкая семья, построенная на взаимном уважении, верности, взаимопонимании.
– Дом-музей открыли через год после смерти Циолковского. Семья сразу взяла его под свое крыло?
– С 1936 года в музее всегда работал кто-то из родных. Сначала его опекала и хранила Любовь Константиновна, старшая дочь. Потом, после полета Гагарина, пригласили моего отца, Алексея Вениаминовича Костина, а через много лет его сменила я. Дом остался семейным, хотя стал мемориальным музеем. Мы любим его, дорожим и заботимся о нем. С двоюродным братом, Сергеем Самбуровым, мы разделились: он делает космонавтику (работает в корпорации «Энергия»), а я храню ее историю.
– Сложно было создавать музейную экспозицию?
– С легкой руки Сергея Павловича Королева он позиционировался как первый космический музей мира.
И космическая экспозиция, начиная с 1957 года, со столетия Циолковского, появилась также благодаря Королеву. Конструкторское бюро, которым он руководил, взяло музей под опеку и пообещало будущее «космическое» наполнение экспозиции. Так, весной 1958 года у нас появился дублер первого спутника – первый космический аппарат мира. И этот маленький музей, и сам Циолковский стали невероятно популярны. Сюда ехали из разных стран, и дом-музей не был готов к колоссальному количеству посетителей. Когда открыли музей истории космонавтики, вся «техническая» часть экспозиции ушла туда. Решили на опустевшем первом этаже сделать бытовую обстановку.
– Это личные вещи семьи Циолковских?
– Когда в 1936 году музей только открывался, потомки передали обстановку кабинета и мастерской, книги, личные вещи – все, кроме архива, который увезли в Москву. Мы гордимся, что около 90 процентов экспонатов аутентичные – в мире немного музеев, которые могут похвастаться такой ценностью. К примеру, кружка, купленная когда-то Константином Эдуардовичем на барахолке с надписью «Бедность учит, а счастье портит», –еще один кусочек частной жизни ученого.
После 1958 года в музее появились экспонаты, связанные не только с личностью самого Константина Эдуардовича, но и с семьей, – бытовые вещи: например бабушкина шкатулка, фисгармония, на которой играли дочери, или тарелки – все это наше, семейное, вещи, в которых есть душа.
– Сколько лет проработала старшая дочь, Любовь Константиновна, в доме-музее?
– Она отказалась руководить музеем, посчитав, что у нее недостаточно знаний, хотя фактически с 1923 года была у отца секретарем.
В молодости революционерка и адепт женского движения, она была достаточно категоричным человеком, порядочной, честной и очень одинокой. Во время фашистской оккупации дом занимали немецкие связисты. Любовь Константиновна пыталась донести до них, что это особый дом, к нему надо относиться бережно, но ее даже не пустили во двор. Она страшно переживала. Когда немцев выбросили из города, сразу прибежала сюда. Многое было сожжено, разрушено. Началось восстановление, и 8 марта 1942 года музей вновь открылся для посетителей.
Она приходила сюда как на работу – разбирала бумаги, отвечала на многочисленные письма – писали и журналисты, и инженеры, и простые люди. Не будучи официальным руководителем и сотрудником музея, она работала здесь почти до самой смерти, до 1957 года. На мой взгляд, Любовь Константиновна – потрясающий биограф отца, и все исследователи Циолковского должны ей быть благодарны.
Родственные связи
– Главным делом жизни вашего отца, Алексея Вениаминовича Костина, стало исследование родословной знаменитого деда, популяризация его идей и научного наследия.
– Отец – один из младших внуков Циолковских, его брат-близнец умер от скарлатины в семилетнем возрасте. Отец был любимым, опекаемым, тем более что старшие братья-сестры к тому времени разъехались учиться. Его воспитывала бездетная тетя Люба, бабушкина сестра, и очень много рассказывала о Константине Эдуардовиче еще в начале 50-х годов.
Когда в 1962 году директором дома-музея стал Алексей Тимофеевич Скрипкин, он пригласил отца, тогда журналиста областного радио, на работу. Помню, как мама нервничала: зарплата музейного работника была гораздо ниже зарплаты журналиста, но поняла, что сопротивляться бесполезно.
Когда приняли решение о строительстве музея истории космонавтики, А. Скрипкин вместе с И. Короченцевым занялись большим строительством, а на отце был дом-музей. И тут оказалось, что мы ничего не знаем вокруг Циолковского. Да, сам ученый, его жена, дети – начальное родовое древо известно, но родители, братья, сестры – белое пятно.
Родственные связи пришлось изучать с нуля. Искали, делали запросы, изучали генеалогические сайты, переписывались с рязанскими краеведами – эту работу начал папа, потом она перешла ко мне и моим сотрудникам. Выяснили, что первое упоминание рода Циолковских было в 1697 году. Далее семья, обеднев, перебралась из Польши в Россию. Интересно, что сам Константин Эдуардович лишь раз обмолвился, что его род идет от казака-бунтаря Наливайко. Мы перерыли все, но достоверных документальных данных об этом найти пока не получилось.
Подобно огромному пазлу маленькие крупинки превратились в большую историю древнего рода.
Спасти и сохранить
– Музейная экспозиция еще пополнится? Или все что можно уже собрано?
– Мемориальный музей достаточно статичный – за десятилетия собрано все, что принадлежало семье, другого взять неоткуда. Но музей живет. Буквально перед Новым годом нам сделали подарок – хранители фондов отыскали мастера, который починил настенные часы. Он налаживал бой в часах в Дивеевском монастыре, Троице-Сергиевой лавре, и это настоящее счастье, что он согласился с нами поработать. Для людей такое потрясение – экскурсовод рассказывает и начинается бой часов, как это было при хозяине дома.
У нас есть фисгармония – орган и фортепьяно одновременно. Очень хочется воссоздать его звучание и в нужный момент демонстрировать его посетителям. Нужен музыкант, который может сыграть и его записать.
Где люди могут услышать голос Циолковского? Существует единственная запись, которая прозвучала 1 мая над Красной площадью над колоннами демонстрантов. Эти слова все знают: «Герои, смельчаки проложат первые воздушные тропы трасс: Земля – орбита Луны, Земля – орбита Марса, а ещё далее Москва – Луна, Калуга – Марс». Хотим нашим гостям дать послушать эту запись.
Однажды Константин Эдуардович привез откуда-то куст сирени, он прижился и остался. Кто-то из космонавтов подарил нам куст, мы его посадили, 12 июня привезли кусты из дома Гагариных. Так у нас появилась традиция «космической сирени».
– Как вы относитесь к инициативе краеведов восстановить дом на Георгиевской и сделать там экспозицию, посвященную ученому?
– С одной стороны, этот дом для творчества Циолковского был очень важен: он прожил там около десяти лет, здесь появились серьезные научные работы по космонавтике и воздухоплаванию.
Но, с другой стороны, чем наполнить этот восстановленный дом, чтобы он стал интересен для посетителей? Для обстановки придется создавать новоделы, да и сам дом плохо сохранился. Получится красивая картинка, которую и наполнять, по сути, нечем. Делать музей Калуги купеческой – рядом краеведческий музей. Теме Циолковского-педагога посвящена экспозиция в 9-м лицее. Там вообще проблемно сделать музей из-за отсутствия прилегающей территории. Я двумя руками «за», если будут разумные предложения, пока таких не вижу.
– В Калуге несколько памятников Циолковскому. Какой из них вам ближе по духу?
– Пожалуй, самый первый, который стоит во дворе дома-музея, работы Михаила Ласточкина. Он очень жизненный, человеческий. Еще очень нравится тот, что стоит в сквере Мира, монументальный, с ракетой. Когда его открывали, мы с семьей еще жили в доме на Циолковского, 1, совсем рядом, и частенько там гуляли.
В Калуге в то время было много талантливых цветоводов, которым в сквере выделяли клумбы под посадки цветов. Летом там было что-то невероятное: участки гладиолусов, пионов, душистого табака, астр!
Музейный брак
– После окончания школы вы поступили на исторический факультет с прицелом на дальнейшую музейную работу?
– Я гуманитарий. В школе мечтала об искусствоведческом факультете, но не сложилось. На спор поступила в Бауманский, вместе с друзьями. Но выдержала один семестр и на следующий год уже поступала в пединститут на историко-английский факультет. Мама была учительницей, и я всерьез собиралась пойти работать в школу.
В середине пятого курса меня позвал к себе директор музея Иван Степанович Короченцев и сказал: «Тебе надо идти в музей». Я раздумывала. Здесь я с самого детства. Все выходные проводила у папы на работе, ходила вслед за экскурсоводом, бегала по участку, все здесь знала, это было мое – как работу это место никогда не воспринимала.
Короченцев умел убеждать. Тем более что папа тоже этого хотел. С тех пор я здесь – с перерывами на три декрета, потом 10 лет в музее истории космонавтики и опять вернулась сюда, когда папа вышел на пенсию, в 1988 году его сменила. Одно место работы – уже 45 лет.
И со своим будущим мужем я познакомилась в доме музее, он работал здесь инженером-электриком. Это был первый «музейный» брак, на свадьбе гулял весь музей.
– Ваши дети по роду своей деятельности никак не связаны с вашим семейным делом?
– Не связаны. Старшая внучка, которая оканчивает университет, выбрала профессию логопеда. Не скрою, мне хотелось, чтобы кто-то из них пришел мне на замену.
Когда-то после очередного космического полета сюда приехала группа специалистов, благодаря котором полет состоялся. Один из них, человек очень известный и именитый, сказал моему отцу: «Вы счастливый человек. Когда-то вы сидели на коленях у Циолковского, а сейчас встречаете тех, кто претворил его идеи в жизнь». Уже наше поколение правнуков знает о Циолковском только по рассказам своих родителей. На наше время пришлись первые космические полеты: помним, когда полетел Гагарин, нас из школы отпустили домой. Видели эти мешки писем и телеграмм, которые приходили в дом, или когда к бабушке приехали первые четверо космонавтов, нам сказали категорически не высовываться, а то зазнаемся, и мы тайком подглядывали за их беседой… Мы были частью большой истории.
Но чем дальше от Циолковского, тем более официальным для потомков он становится. Младшее поколение относится к нему с неизменным уважением, но духовной близости с годами все меньше, все тоньше родственная связь.
– Есть ли что-то, о чем вы жалеете?
– Наверное, о том, что мало слушала, спрашивала, интересовалась. Когда ты молод, время идет очень медленно, и кажется, что многое еще успеешь. Никто не знал, что папа уйдет из жизни так рано. Он мечтал написать книгу – неутомительную, серию эссе. И когда его не стало, я решила, что сделаю это. Думала, что есть черновики, а их не оказалось – остались лишь разрозненные дневниковые записи, заметки нечитаемым почерком, газетные статьи, записные книжки…
Из них я стала вытаскивать эту историю. И в 2007 году нам вместе с нашими друзьями удалось опубликовать книгу, она разошлась мгновенно, потому что получилась классная, достойная. В первом издании на обложке стоит папина фамилия. А второе издание, несколько лет спустя дополненное, без имени автора – просто «Циолковский известный и неизвестный».
Беседовала
Ольга Коновалова
Фото Антона Забродского и из архивов ГМИК
