По волнам его памяти

Калужанам поколения 70-80-х

Юрий Николаевич Логвинов известен прежде всего, говоря языком казенным, как комсомольский и партийный деятель. Сегодня этого улыбчивого оптимистичного человека можно встретить на заседании общественного совета по культуре или совета старейшин при Городском Голове, на персональной фотовыставке и театральной премьере. Его жизнь наполнена новыми созидательными импульсами.

Балтийское детство

– Отец родом из Курска, а мама – из Пензы. Оба семей железнодорожников, которые были в 30-х годах направлены на работу в Калугу. Родители поженились в 1933 году.

Мама окончила калужское медучилище и работала медсестрой в разных детских учреждениях. Отец работал в газете «Знамя», руководил клубом на фабрике им. Г. Димитрова. В 1935 году он был призван на действительную службу в армию, а в 1940 году его зачислили в состав Военно-морского флота. Война застала отца в Кронштадте, он прослужил там три года политруком базы подводных лодок. Мама была в эвакуации в Вятке, в военном госпитале.

Я родился в 1945 году, сразу после окончания войны, в подмосковном Солнечногорске. С 1947 года отец служил в Балтийске, в политуправлении Балтийского флота. Наш небольшой дом был чрезвычайно дружный. Дети примерно одного возраста, наши забавы – это рыбалка, футбол и собирание янтаря, который мы сдавали за небольшие деньги на местный перерабатывающий комбинат. Из детства хорошо запомнился Калининград, куда мы ездили в зоопарк и на рынок, стоявший в те годы в руинах, поскольку на две трети был разрушен войной.

Балтийск был закрытым городом, там стояла мощная эскадра и размещался штаб Балтийского флота. Как только отец закончил служить, мы приехали в Калугу. Поскольку он к тому времени закончил заочно театроведческий факультет ГИТИСа, его назначили  директором филармонии, что располагалась в клубе имени Андреева, затем преподавал 25 лет историю искусств в культпросветучилище. Сейчас, бывая на различных мероприятиях, я до сих пор встречаю иногда бывших студентов, которые вспоминают о нём с неизменной теплотой.

Адаптация с новому городу была для меня болезненной – другие атмосфера и взаимоотношения между людьми. И возраст такой – 16 лет. Нет друзей, вторая половина 9-го класса, в этом же году надо заканчивать музыкальную школу… В школе № 2 меня приняли, мягко сказать, не столько радушно, сколько равнодушно. Но я как-то на удивление быстро влился в школьную жизнь – начал участвовать в школьной эстафете, выпуске стенгазеты, самодеятельности. Через полгода уже был своим парнем. Хороший у нас оказался класс, в выпускном 10 «А» из 22 человек было пять медалистов.

Драмкружок в школе вела заслуженная артистка РСФСР Лидия Петровна Вольская, которая считала меня прирожденным артистом и обещала подготовить к поступлению в театральный институт. Москва всегда казалась мне чем-то не для меня, да и родители настраивали на поступление в Бауманский – тогда, в 1962 году, как раз шел первый набор на дневное отделение.

Вторая семья

– Однако, не добрав двух баллов, я был зачислен на вечернее. Вечерникам надо было работать. Я выбрал завод «Калугаприбор», где с ходу влился в заводскую самодеятельность – выступал в составе агитбригады, участвовал в конкурсе чтецов, вел концерты и получил прозвище «наш Райкин». В институте мы организовали инструментальный ансамбль «Юность» – несколько инструментов, солисты, простейшая звукоаппаратура. Ритм жизни тогда был бешеный – с утра и до 16:00 на заводе слесарем-сборщиком, с 18 часов учился.

В без пятнадцать десять заканчивались занятия, и уже в 10 часов вечера мы забирались на сцену репетировать. Дважды нас направляли на гастроли по области – выступления «Юности» пользовались большим успехом в районных и сельских ДК: молодежи на селе тогда было много. Мы с нашими солистами Виктором Яврумовым и Николаем Брокмиллером до сих пор добром вспоминаем это замечательное время. Для нас эпоха шестидесятников – это не фигура речи, а настоящая оттепель, которая жила в душах, мы могли заниматься творчеством в свое удовольствие.

Вспоминаю наши турпоходы на Вырку, когда с рюкзаками и палаткой доезжали до Колюпанова, потом несколько километров шли через поле, а в лесу возле Вырки всё было заставлено палатками. А возвращаясь, в Театральном скверике  пели под гитару. Иногда на этих бардовских концертах можно было услышать и аккордеон, и бубен, и даже самодельный контрабас.

Последние два года учеба пошла в охотку, я втянулся, повзрослел и даже стал отличником. Понимал: если я пошел учиться на инженера, инженером и буду работать. Об общественной работе особо не думал. Рабочий коллектив меня, безусловно, воспитал – и как человека, и как производственника, привил ответственность, дал необходимые навыки. Не ради громких слов говорю, что завод стал моей второй семьей. Это были отношения, совершенно несвойственные нынешнему поколению. Человек труда ставился во главу угла, для него работали профилактории, пионерские лагеря. Половина Калуги тогда была построена заводами и для заводчан, проводились вечера в столовых «Чайка» и «Ромашка», где собирались всем цехом. Люди общались, пели, отмечались их заслуги.

«Не расстанусь с комсомолом…»

– Из армии я вернулся на завод, но через год меня избрали секретарем комитета комсомола. Это была освобожденная должность. На заводе тогда работали 2500 комсомольцев, он славился своими спортивными успехами, туризмом, самодеятельностью. Большое внимание уделяли школам рабочей молодежи, их было шесть в городе. Работали 24 профтехучилища.

Однажды меня пригласили в горком партии и предложили работу вторым секретарем Московского райкома комсомола. И, признаться, мне очень не хотелось уходить с родного завода. Помню, как парторг меня отстаивал: «Юра вырос на заводе, его знают, его любят, у него хорошие перспективы, вполне может стать руководителем более высокого ранга». И тем не менее я подчинился воле партийного руководства.

В 1975 году я избран первым секретарем горкома комсомола. Мы занимались строительством обелиска в честь 600-летия Калуги, который был объявлен комсомольско-молодежной стройкой. Каждый день мы направляли туда на работу несколько десятков человек с заводов и из учебных заведений.

По комсомольским путевкам молодежь с большой заинтересованностью ехала на БАМ – понимали, что строят что-то очень значимое, навсегда. Как пелось в одной популярной тогда песне: «Раньше думай о Родине, а потом – о себе!».

С этим временем связано открытие Поста № 1, где я познакомился и подружился с Иваном Федоровичем Милёхиным. Он был очень контактный, эрудированный, принципиальный, по-хорошему убежденный, военный до мозга костей, всегда встречал космонавтов своим фирменным шагом. Проводили много встреч молодежи с участниками Великой Отечественной войны. Часто на таких встречах я говорил ребятам: «Перед вами заслуженный ветеран. Представьте себе, что все, о чем он вам будет рассказывать сегодня, происходило с ним примерно в том возрасте, в каком вы сейчас. Бомбежка, наступление, в холоде лежать голодному в окопе». В голове не помещалось, что ветеран когда-то был молодой, но удивительно, как такие встречи сближали поколения.

Много было работы, и не было времени сожалеть, что пришлось уйти с производства. Для себя выработал принцип – если не получается делать, что тебе нравится, пусть тебе нравится то, что ты делаешь. Понимал, что на мне лежит очень большая ответственность.

«Куда же ты, папочка?»

– В 33 года я был направлен на учёбу в Московскую Высшую партийную школу, где получил отличное гуманитарное образование. Каждую субботу приезжал в Калугу, а в воскресенье вечером надо было возвращаться обратно. Тогда у меня уже была семья, и пятилетняя дочь Аллочка перед моим отъездом причитала: «Куда же ты, папочка? Останься дома!» И я, поддавшись на ее слезы, читал ей книжку перед сном, а к 5 утра в понедельник бежал на первую московскую электричку и потом клевал носом на первых парах. Как-то посчитал, что суммарно два или три месяца я провел в электричках.

С дипломом политолога меня направляют на работу в обком партии инструктором орготдела, который занимался кадровой политикой. В 1981 году секретарь обкома по идеологии А. А. Лебедев ошеломил меня: «Есть предложение назначить вас директором драмтеатра».

Театр я принимал в Грозном, где он был в тот момент на гастролях. Пришел на репетицию, представился главному режиссеру Роману Соколову, который посмотрел на меня так, что в его взгляде я прочитал: «И этот мальчик будет нами руководить?» Это потом мы стали с ним добрыми друзьями. Там, в Грозном, сразу же навалились проблемы: вагоны с декорациями ушли по ошибке в Ленинград, в следующем гастрольном Новочеркасске билеты не продаются. Обстановка в труппе напряжённая. Я стал присматриваться, понимая, что ни в коем случае нельзя рубить сплеча. Прежде всего отсек все возможности для жалоб и кляуз, начал изучать, какие есть возможности для увеличения зарплаты.

А это напрямую зависит от заполняемости зала. Все сводилось к одному: будем хорошо работать – будем хорошо получать.

Так первый год я приглядывался, как писал Роман Соколов, «с топориком в наши дела не вмешивался». Затем меня назначили председателем худсовета. Я высказывал свои соображения, подписывал распределение ролей, утверждал эскизы декораций, стал участвовать в капустниках – моя самодеятельная жилка давала о себе знать. В театре поняли, что не такой уж чужой этот обкомовский парень. Интриги постепенно прекратились. За пять лет моего пребывания в театре из Калуги в союзное министерство не пришло ни одной жалобы, хотя в прежнее время они шли нескончаемым потоком.

«Иди работай»

– После «театрального» периода меня обратно призвали в «Белый дом», на этот раз заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации. А когда на пенсию ушел начальник управления культуры Павел Васильевич Кудрявцев, среди четырех кандидатур на его место оказалась и моя.

В те времена пошла мода на выборы. И работники культуры из районов, и руководители учреждений такие выборы провели. Я прихожу к Сударенкову, который был первым секретарем обкома партии, и говорю: «Вот протокол, меня рекомендуют начальником управления культуры». Валерий Васильевич всегда отличался тем, что с ним можно было вести дискуссию, он часто соглашался с отличным от его мнением и никогда свое не навязывал. «Иди работай», – было его резюме.

Так, с 1990 года, десять лет возглавлял культуру в области. И это была моя самая плодотворная пора. Парадоксальное сочетание, которому мы с коллегами до сих пор удивляемся: жуткий развал, бандитизм и воровство, проблемы со снабжением – у магазина «Птица» жгли костры, чтоб согреться, дежурили по ночам и писали номера очереди на ладонях… И, вопреки всему, в 1991 году мы открыли музей Цветаевой в Тарусе с нуля: маленький, компактный, пользуется большой популярностью; два года работали над музеем Жукова. Провели капитальный ремонт театра, музей в Полотняном Заводе в 1999 году открыли, а ведь реставрация дома Гончаровых шла 25 лет! Появились музей Циолковского в Боровске, картинная галерея «Образ», проводились всероссийский фестиваль «Поющее мужское братство» и «Поет село родное» – зал ДК Турбинного завода на 1200 человек был битком…

«Чем клясть вселенский мрак, затепли огонек», – вслух мы этот лозунг не объявляли, но, по сути, по нему жили. Можно было уйти в схиму, ругаться: как все плохо, ничего изменить нельзя… Но потихоньку меняли. Хотя мне лично тяжело было переживать момент, когда в стране все рушилось. Казалось, что это какой-то кошмарный сон, хотелось завтра проснуться, и чтобы все стало как прежде. Любому нормальному человеку было сложно переживать огромный слом, который произошел со страной. Той, которая на твоих глазах росла, отстраивалась после войны,развивалась. Ее история пополам переломилась, а за ней критерии существования, человеческие взаимоотношения… Да, это тяжело. Недаром, видимо, я тогда перенес тяжелую болезнь, получил инфаркт. Культура – явление относительно консервативное само по себе, и корни имеет такие, которые, к счастью, непросто поколебать. Находили в ней отдушину, спасались в работе.

В 2001 году я был приглашён на работу в горуправу заместителем Городского Головы по социальным вопросам, где координировал работу четырёх управлений – социальной защиты, культуры, молодежной политики и здравоохранения. Это совершенно другой рабочий ритм – в режиме онлайн, когда надо быстро принимать решения и успевать сделать все сегодня.

Последняя запись в моей трудовой книжке – на протяжении восьми лет был директором областного учебно-методического центра образования в сфере культуры и искусства.не проходит бесследно

– В течение 40 лет своей чиновничьей жизни я вел записи, которые не были дневниковыми, а носили формальный характер – когда было какое совещание, его важные моменты, телефоны, куда ездил и подобное, никаких рассуждений. Настал момент, когда эти записные книжки перестали помещаться в шкаф. Да и на встречах с друзьями часто были намеки: «Николаич, расскажи, как ты с Ульяновым в Музее космонавтики был. Тебе давно надо было книгу написать».

А когда по состоянию здоровья я целый год почти провел дома, всерьез задумался: а почему бы и вправду на основе этих записей не написать книгу? Открыл новую большую тетрадь и начал: «Я помню себя с четырех лет». Дальше пошли детские воспоминания про Балтийск, про пионерский лагерь, посещение зоопарка. По одному году на страничку. Ровно год работал, а когда подошел к периоду работы в драматическом театре – завис. Такое море событий, людей и историй нахлынуло, пришлось ужиматься.

Так получилась книга «По волнам моей памяти», с большим количеством фото – от детства до сегодняшних дней. В книге упомянуто более 600 имён – тех, кто мне дорог, кто мне помогал, направлял, просто встретился на жизненном пути. Мои домашние оценили ее сдержано: «Молодец, Юрик», имея в виду, наверное, что теперь с моими многочисленными записками можно безболезненно расстаться, освободив место на полках.

Фактически моя трудовая деятельность завершилась, но продолжается в той или иной форме. Со мной неизменно остаются увлечения фотографией и рыбалкой, люблю что-то мастерить на даче из дерева. «Ого, а где вы этому научились?» – спрашивают иногда, рассматривая мои труды. «На уроках труда в школе – когда-то в памяти осело, а сейчас пригодилось». Ничто в жизни, как известно, не проходит бесследно.

 

Записала

Ольга КОНОВАЛОВА

Фото Антона Забродского и из личного архива Юрия Логвинова