Разговор с заведующим научно-исследовательским отделом Калужского объединенного музея-заповедника Игорем Болдиным о том, как открыть окно в прошлое, что он хочет найти в летописном Любутске и почему не стоит искать старую Калугу.
Куда приводит детство
– Игорь, с чего началось ваше увлечение историей?
– Интерес к истории родного края вырос из занятий под руководством учителя физики и директора школы № 5, где я учился, Сергея Вадимовича Зеленова. Сначала это был кружок, потом турклуб с пешими и байдарочными походами. А дальше стало интересно исследовать то, что скрыто в земле, и быть в каком-то смысле первооткрывателем.
В начале 80-х я даже побывал в археологической экспедиции в Крыму с группой из 12-й школы. В то время у меня было стойкое ощущение, что археология – это только античность: Греция, Рим, Египет, Месопотамия, в крайнем слу- чае – Северное Причерноморье. То, что подобное может быть и у нас, мне, школьнику, было неведомо.
Когда я поступал на исторический факультет КГПИ имени К. Э. Циолковского, в планах уже было заниматься именно археологией.
– Почему вы остановились на истфаке пединститута, а не на университете, где готовят профессиональных археологов?
– Традиционно вступительные экзамены в МГУ были в июле, в то время как в остальные вузы – позже. Можно было попробовать свои силы в Москве, а в случае неудачи поступить в местный вуз. Но в 1985 году, в год Фестиваля молодежи и студентов, сроки поступления в МГУ перенесли на август. И я решил, что надо перед собой ставить реальные цели. Так что в один год окончил школу, поступил в пединститут и ушел в армию после первой же сессии, которую сдал экстерном.
– Будучи студентом, ездили на раскопки?
– После второго курса мы ездили на практику копать памятник эпохи неолита на Рессете, где в изобилии представлены кремниевые орудия. Потом, в 1990 году, меня пригласил к себе Олег Леонидович Прошкин, возглавлявший отдел археологии в краеведческом музее. С тех пор все годы я работал с ним. Потом ездил в большую экспедицию в Козельск, Псков, копал гнездовские курганы, несколько раз был в Твери – старался побывать в разных экспедициях. Это памятники, отличающиеся и хронологически, и возможностью посмотреть разные методики в действии. Мне было интересно также получить как можно больше информации по организации работы археологической экспедиции.
Чем хуже – тем лучше
– Что изменилось в работе археологических экспедиций с начала 90-х годов?
– Многое. Было время, когда на 15–20 человек было всего три банки тушенки в день и мы спали в больших брезентовых палатках без дна. Сегодня лучше и финансирование, и организация. К примеру, раскопки этого года в Любутске проведены при грантовой поддержке регионального министерства внутренней политики.
Что же касается методики проведения работ, то и здесь есть серьезные изменения. Вначале мы брали землю из раскопа, относили на бортик, там разбирали. Когда начали использовать металлоискатели, надеялись, что дело пойдет быстрее. Но внезапно обнаружилось, что стало снижаться качество работ, много вещей мы просто теряли. Поэтому с 2002 года начали просеивать землю. Сократились объемы раскопов. Если раньше мы проходили до 120 кв. м за сезон, то теперь всего 36, зато подняли качество.
Развитие науки тоже нам на руку. В 90-х мы использовали черно-белые пленочные фотоаппараты, а сейчас это цифровая съемка, в том числе с квадрокоптеров с использованием jps-приемников для уточнения точек координат.
Кроме того, меняется и сама методика, привлекаются специалисты других отраслей – геофизики, почвоведы, дендрохронологи, а значит, возрастает объем информации, получаемой из разных источников. Чем глубже синтез разных наук, тем интереснее получается окончательная картинка.
– Вы руководитель Любутской археологической экспедиции, которая проводится уже 30-й сезон. В одном из интервью вы как-то сказали, что свой научный интерес удовлетворили лет 15 назад. И тем не менее раскопки там продолжаются…
– Задача археологии сводится не к тому, чтобы все раскопать, а к тому, чтобы как можно больше сохранить и узнать. Сфера моих научных интересов – керамика позднего Средневековья. За несколько лет раскопок в Любутске я получил необходимый мне материал XIV–XV веков в полном объеме. А дальше начался процесс сбора информации по памятнику. В силу ограниченности своих знаний я не могу интерпретировать многие предметы. Наконечники стрел, ключи, замки, бусы, височные кольца, кресты-тельники, монеты, конская упряжь – этим занимаются отдельные специалисты. В результате такой комплексной работы мы получаем эталонный памятник городской культуры всего верхнего Поочья. Сейчас мы выполняем эту задачу. Она стоит немножко над моим научным интересом, но это важно и заставляет нас эту работу продолжать.
Кроме того, у меня есть группа единомышленников – хорошо обученные и коммуникабельные люди, сплоченные годами совместной работы. Это настоящий клад и значительная часть успеха любого дела. Я как-то посчитал, что, если сложить все время, проведенное мной в Любутской экспедиции, получится, что я прожил тут около двух лет. Целая жизнь!
– Есть ли что-то, что за эти 30 лет вы про Любутск так и не узнали? Или сложилась целостная, понятная картина жизни этого форпоста XIV века?
– Каждая археологическая экспедиция – это штрих к его портрету. Большое везение, когда в раскоп попадет какой-нибудь комплекс, жилой или производственный, лучше сгоревший, или захоронение. Археологи знают: чем больше было пожаров, тем больше возможностей для современных исследователей.
В 2001 году, потом в 2011-м и в 2024-м мы с перерывами исследуем край склона площадки, уходящий к речке Любутке. Он весь выложен сплошным панцирем камней. Чтобы реконструировать, какая там была система укреплений, необходимо раскопать эту полосу.
Вопросов, на которые хочется найти ответ, еще много. К примеру, последнее летописное упоминания о Любутске –
1566 год, а при раскопках мы обнаруживаем серьезный процент материалов, датируемых рубежом XVI–XVII веков. Есть версия, что Иван IV выменял городище для того, чтобы восстановить там крепость. Найдено два десятка монет того времени, много керамики на периферии городища, где была активная жизнь, связанная со строительством крепости.
В то же время мы не можем копать выборочно. Надо идти планомерно, проявлять уважение к памятнику, получая информацию, сохранять его.
– Сколько в Любутске разведано археологами от площади предполагаемого городища?
– Мы раскопали порядка 1500 квадратных метров, а всего там порядка 30 тысяч. За сезон копаем до 30 квадратных метров. Думаю, нас еще ждут открытия.
Калуга известная и неизвестная
– А калужскую крепость когда-нибудь найдут?
– О периоде XVI–XVII веков более-менее известно. Воевода Полуэктов в 1685 году измерил и описал калужскую крепость: мы знаем количество башен, углов, все высоты и расстояния. В конце XIX века был проведен анализ этого исторического источника и нарисована схема крепости. Вопрос: как это подтвердить археологическими данными?
Мы знаем, что деревянная крепость находилась на территории современного Центрального парка и ограничивалась берегом Оки, двумя оврагами – Березуйским и Городенским и современной улицей Баженова. В 1934 году при прокладке коммуникаций в парке обнаружили деревянные клети от нее. В 2010 году, когда парк реконструировали, были проложены траншеи для освещения. Оказалось, что там только плодородный слой, а ниже только материк. Сложно предположить, что люди жили на протяжении 200 лет, не оставив культурного слоя. То есть он уничтожен.
Крупный раскоп был проведен в Гостиных рядах в 2012 году. Мы нашли великолепную старую Калугу, старый Гостиный Двор, деревянные срубы на пять венцов – материал конца XVIII века. Но более раннего слоя не было вообще.
Возникла любопытная гипотеза. Петр Никитин при создании генерального плана засыпал Городенский овраг (сейчас это отрезок улицы Набережной, выходящей на площадь Старый Торг) и часть Березуйского (который, как известно, заканчивался около Васильевской церкви, сейчас улица Герцена).
Кроме того, известно, что генерал-губернатор Михаил Кречетников выписал Никитина из Твери. Этот город Петр Романович отстраивал после колоссального пожара, что называется, с чистого листа. А здесь Никитин был вынужден вписывать регулярную застройку в существующую. Те, кто был в обоих городах, согласятся, что в архитектурном отношении Калуга – это маленькая Тверь. Думается, что при планировании прилегающей территории весь культурный слой ушел на засыпку оврагов.
– Значит ли это, что в исторической Калуге нет мест, где можно узнать историю по археологическим источникам?
– Вопрос – какого именно периода. К примеру, в 2019 году липецкие археологи обнаружили множество фрагментов кожаной обуви XVII—XVIII веков, в том числе ортопедическую, кожаный футляр от компаса. Но где найти Калугу XVI—XVII веков, а уж тем более XIV–XV – большой вопрос. И тем интереснее задачи, стоящие перед археологами. Скоро будет раскоп на Симеоновом городище. Традиционно оно датируется XV веком, но, к сожалению, его культурный слой уничтожен существовавшими там кирпичными заводами. Надежды очень мало, но вдруг…
– Обращаются ли застройщики к услугам ваших специалистов?
– По законодательству, все работы, связанные с капитальным строительством, должны проводиться только после археологического обследования. Но, скажем, на ул. Пролетарской, где я проводил работы, культурный слой, представляющий интерес с точки зрения археологии, отсутствует, есть лишь перекоп первой половины ХХ века. Также ничего интересного не выявили на территории завода «Кристалл». Сами задания постройки начала ХХ века находятся на материковом слое, никакой ранней жизни там не зафиксировано. Поэтому представляют ценность краснокирпичные корпуса (в архитектурном отношении), но никак не земля под ними.
Мои липецкие коллеги, которые вели работы перед реставрацией Дома гражданского губернатора, рассчитывали получить слои, связанные с калужской крепостью, но, увы…
Тут есть два важных момента, о которых стоит упомянуть. С одной стороны, есть закон: хотите строить – проведите экспертизу. Но в нашей работе многое в конечном итоге зависит от субъективного фактора.
В одном месте археолог заложит шурф – ничего нет, а стоит ему отойти на 10 метров в сторону – и там может оказаться культурный слой. Второй момент – некоторые застройщики на свой страх и риск пренебрегают требованием закона, хотя для них это нарушение чревато серьезной ответственностью.
– Получается, Калуга бедная в плане археологии?
– Да, у нас очень мало раскопано, если сравнивать с соседними городами – Тулой, Тверью, Смоленском. В Твери, к примеру, вскрывается от 10 до 15 тысяч квадратных метров, они планомерно этим занимаются еще с конца 80-х годов.
Но в то же время у нас есть реальные перспективы для исследований периода XVII–XIX веков. В «мокром» слое дерево сохраняется здесь очень хорошо.
– Что должно измениться, чтобы археологам больше доверяли?
– С точки зрения законодательства ничего менять не надо. Разве что процедура выдачи открытого листа на археологические изыскания, на мой взгляд, излишне усложнена и забюрократизирована. Должен поменяться менталитет. Надеюсь, что изменение отношения потенциальных застройщиков к историко-археологической экспертизе приведет к изменению их отношения к нашей истории. Возможно, тогда мы узнаем что-то новое и неожиданное о нашей Калуге.
Беседовала
Ольга КОНОВАЛОВА
Фото Антона Забродского
и из личного архива
Игоря Болдина
