Беженцы из Мариуполя – о долгой дороге в Россию.
С Ольгой Иванчихиной и Владиславом Радченко (тетя и племянник) мы познакомились в одном из пунктов временного размещения. Почти месяц они живут на Калужской земле, собирают документы на получение российского гражданства. Хотя «собирают» – это громко сказано. Документов у них, как и у многих других живущих в ПВР, практически не осталось, – сгорели в Мариуполе. Сами они чудом спаслись из взорванного укронацистами драмтеатра.
Владислав
– Не скажу точно, какого числа это было, наверное, мы были одни из первых, кто прибыл в драмтеатр. Сначала переехали с левого берега ближе к центру города, к тете в квартиру. Тогда казалось, что центр – это надежно, потому что в 2014 году мы пережили обстрел Восточного, а центр города не тронули. Когда ситуация стала усугубляться, мама и тетя Оля узнали, что в драмтеатре организовано бомбоубежище, и мы всей семьей, а это девять человек, перебрались туда. В первые дни в подвале драмтеатра нас было человек 15–20. Обустраивали быт, как могли. На последние деньги покупали в магазинах кое-какие продукты, фонарики, пока хоть что-то работало. 2 марта связь пропала полностью. Мы оказались изолированными от мира. А 4–5 марта прошел слух, что украинские военные организуют «зеленый коридор». Должны были приехать автобусы к драмтеатру, говорили, что к колонне могут даже присоединиться люди на своих автомобилях и нас вывезут в сторону Запорожья. В итоге никакого коридора не дали, никаких автобусов не пришло, а людей у драмтеатра собралось много – подвал и этажи стали заполняться. В тот момент нас там собралось, наверное, больше двух тысяч человек.
Чтобы как-то упорядочить быт, вели регистрацию, организовали охрану (я стоял в охране), работу кухни, назначили ответственных за добычу воды. А потом начался хаос. Еда и вода заканчивались, а детей нужно кормить, начали вскрывать магазины. Причем вскрывали их как простые люди, так и милиция, чтобы хоть как-то помочь нам выжить. И знаете, я не назову это мародерством. Мародерство – это когда тащат бытовую технику, телефоны, одежду, которая неизвестно когда пригодится. А когда ты берешь продукты и воду, чтобы выжить и накормить своих детей, – это вынужденная мера. Помощи от украинских военных никакой не было, только один раз привезли полевую кухню. Готовили мы на костре.
И вот утром 16 марта мне сказали, что драмтеатр оцепили украинские военные, из театра никого не выпускают, всех загоняют внутрь. Я вышел, проверил периметр и вернулся в подвал. И в этот самый момент раздался взрыв. В подвале в тот момент было 200–300 человек, остальные (а нас тогда осталось около тысячи, потому что буквально за пару дней до этого некоторые рискнули и стали выбираться из Мариуполя своими силами), 500–600 человек находились на этажах. К сожалению, они погибли. Сначала думали, что что-то прилетело сверху, но потом, рассматривая, как все разбросало вокруг, мы поняли, что взорвалось внутри. Украинские военные заминировали драмтеатр с людьми и взорвали его.
Рассказать, что я почувствовал, что пережил в момент взрыва, сложно. Врагу такого не пожелаю.
Стал пересчитывать своих: жена, ребенок, брат, мама, двоюродные братья и сестра рядом, а тети нет. Тетя Оля в этот момент находилась на кухне, на первом этаже, с другой стороны от драмтеатра. Я выбежал из подвала, увидел, что от зрительного зала не осталось ничего, и попытался прорваться на кухню. Вход в нее обрушился. Кричал, звал тетю. Когда услышал ее голос, накрыла такая волна адреналина! Я понимал, что должен сделать все, чтобы вытащить ее из-под завала. Подоспела помощь. Не помню, как хватило сил, но, отодвигая глыбы, мы вытащили тетю Олю и еще двух пострадавших.
Позже были другие бомбоубежища, мы теряли товарищей, причем убивали их украинские военные, несмотря на то что на наших ребятах была форма волонтеров. Одно могу сказать точно: эти почти два месяца ада, когда свои стреляли, а из подвалов нас вывели те, кого нам пытались выставить врагами, сильно поменяли жизненные приоритеты. Мозги прочистили даже тем, кто был ярым патриотом Украины.
Мы же всегда были русскими, это наш родной язык, наша культура.
Да, я не отрицаю и украинскую идентичность, но то, как они поступают со своим людьми, это не украинцы, это варвары и дикари, не имеющие национальности.
Ольга
– О том, как попали в драмтеатр, вам уже племянник рассказал. Я расскажу, как мы оттуда и из Мариуполя выбирались. В день взрыва я работала на кухне вместе с семейной парой Надей и Игорем, все произошло в сотую долю секунды: вот вроде стояла, а тут взрыв – и я уже лежу, а вокруг кирпичи, запах осыпавшейся штукатурки, и сквозь маленькую щель виден свет. Первая мысль: где мои дети, как они без меня?! Паника, конечно, накрыла с головой. Потом поняла, что я не одна, рядом со мной Игорь, а Надю завалило несильно, и она пытается нас откапывать. Она умудрилась добраться до наших лиц, чтобы поступал воздух, и говорит: «Мы еще и горим!» Я пошевелила руками и ногами и поняла, что с правой рукой беда. Думаю: как выбираться будем, сами не откопаемся. Услышала голос Влада, который меня звал, стала кричать в ответ. Игоря вытащили первым, когда стали тянуть меня, поняла, что ноги застряли. И снова паника, что не получится ничего или что ноги потеряю. Но хорошо, что утром надела старые зимние сапоги, они мои ноги и спасли. Выбрались, рыдали, обнявшись. Собрали свои пожитки и побежали всей семьей ко мне домой, я жила напротив драмтеатра на пятом этаже.
Ночь переночевали у соседа на первом этаже, спали в коридоре, потому что боялись, что в случае чего из комнат не выбраться. Руку мне подвязали палочкой, соседка сделала обезболивающий укол. Утром проснулись, вроде бы тишина. А потом как начали стрелять! Мы побежали в подвал, там раньше было бомбоубежище, но потом из него сделали кафе. Просидели там три дня. Самое страшное – нечем было кормить детей. За три дня, что там просидели, на ребенка была одна картошка в сутки, про взрослых и не думали.
Потом пробирались в убежище около университета, ползли под обстрелами, во дворе дома стоял украинский танк. Приходим, а нас не пускают, сами боятся провокаций, видимо. Детский плач решил все, увидели малышей и открыли дверь. Парень-волонтер нам помог, детей накормил, дал мне лекарства, а через три часа его убили. Он провожал тех, кто из другого убежища приходил за продуктами (в кегль-бар, куда мы пришли), а ему выстрелили в спину, несмотря на то что на нем была сигнальная жилетка волонтера.
В этом подвале, в комнате полтора метра высотой, мы просидели две с половиной недели, а потом нас спасли российские военные, чеченцы и днровцы. 5 апреля они спустились в подвал, вывели нас и отправили автобусами в Таганрог. Там мы жили в ПВР еще месяц, потому что мне делали операцию на локте, рука стала неправильно срастаться. И вот почти месяц назад мы приехали в Калужскую область.
Я очень рада, что мы отправились именно в Россию, а не вглубь Украины, как изначально думали. Свою семью, своих детей я спасла. А там бы точно потеряла.
Постскриптум
Ольга, Влад и их близкие решили остаться жить на Калужской земле. Надеются как можно скорее начать работать. Ольга – инженер, всю жизнь проработала на «Азовстали», Влад работал в Мариуполе в пиццерии. Они привыкли трудиться, и вынужденное бездействие им в тягость. Хотя уже сегодня они не сидят без дела в ПВР, помогают по мере необходимости. Беженцы очень благодарны калужанам за теплый прием и хотят поскорее начать жить самостоятельно. Надеются, что это поможет им быстрее войти в нормальный ритм и забыть пережитое.
