Выставка обнинского художника Романа Шахрая «На ранних поездах» проходит в Инновационном культурном центре
В пейзажах и натюрмортах – жизнь как она есть: простая, суровая, без прикрас. Рельсы и шпалы, столбы вдоль дороги, невзрачные городские окраины, гаражи и станции. Застывшие человеческие фигуры. Дома без окон, люди без лиц. Вечные сумерки. Сдержанные серо-коричневые оттенки, а проблеск голубого неба – словно праздник.
В пустом контейнере был чей-то, только что съеденный, обед. Куртка и кепка висят на гвоздике, прямо на стене, и зритель, залюбовавшись сочетанием серо-голубого и терракотового, игрой теней и бликов, невольно отвлекается от будничной прозы. В кастрюльке на газовой плите что-то варится, и стена, у которой она стоит, – знакомого до боли, навсегда въевшегося в память ядовито-зеленого цвета – цвета старой коммунальной кухни.
– У людей среднего и старшего возраста эти работы всколыхнули в душе многое, потому что здесь мы видим узнаваемые предметы советского быта, быта наших мам и бабушек, – рассказывает искусствовед, руководитель выставочного экспозиционного центра Анна Сенатова. – Но пока мы работали над экспозицией, в зал заходили молодые парни и девушки, и было невероятно интересно наблюдать за их реакцией. Они останавливались, как завороженные, и как будто тоже начинали что-то вспоминать.
Я могу это объяснить только генетической памятью.
Пастернак и Тарковский
В каждом произведении чувствуется собственный стиль и интонация автора. Некоторые из работ написаны на листах неправильной формы. Автор использует технику коллажа, «встраивая» в пейзаж фрагменты старых газет, пишет плотными мазками и кое-где соскабливает, процарапывает краску, показывая основу – холст, картон или оргалит.
– Роман Шахрай прямо наследует «суровый стиль» советской живописи середины – второй половины ХХ века, – говорит Анна Сенатова. – В этих работах виден его диалог с Михаилом Рогинским. В своих натюрмортах художник, работая со светом, заставляет простые миски, эмалированные кастрюли и алюминиевые дуршлаги выглядеть так, будто это изысканные предметы с картин малых голландцев.
Анне Сенатовой принадлежит и идея названия выставки. Живопись Шахрая – словно иллюстрация к стихотворению Бориса Пастернака «На ранних поездах», она удивительным образом совпадает с ним по содержанию и настроению. За суровыми пейзажами и простыми предметами – люди, их трудный быт и тяжелый труд, их человеческое достоинство и готовность нести свой крест.
– Мне нравится эпизод из фильма Тарковкого «Андрей Рублев», – рассказывает художник. – В храме, разоренном набегом татар, Рублеву является дух Феофана Грека. Между ними происходит диалог:
– Русь, Русь… Все-то она, родная, терпит, все вытерпит. Долго так еще будет, а, Феофан?
– Не знаю. Всегда, наверное.
В этом, пожалуй, лучше всего выражено то, о чем я пишу. Век за веком сменяются исторические события, но можно остаться человеком в любой ситуации, спокойно и с достоинством принять любые обстоятельства своей жизни. Это я всегда хотел понять и показать, вывести формулу, в которой «сейчас» и «всегда» присутствовали бы одновременно.
Содержание в форме
Художник утверждает, что его творчество связано с человеком, с его жизнью, которая проходит в соприкосновении с предметами, с местом, где он живет. При этом люди в его работах присутствуют нечасто. Роман объясняет это складом своего характера – замкнутостью, интроверсией.
– Есть расхожая фраза «Россия для грустных», которая здесь, на выставке, почему-то всплыла в памяти.
– Для меня темный колорит вовсе не означает грусть. Он позволяет сделать работу более цельной, передать форму, не отвлекаясь даже на цвет.
– Вы любите то, что пишете?
– Да. Еще в детстве я больше всего любил рисовать дома. Это для меня образ прожитой жизни, человеческой души и даже самого живого человека.
– Дома без окон – это какой-то символ?
– Нет, это пластическое решение: мелкие детали отвлекают от главного. Это чисто художественная задача.
Проблему современного искусства я вижу в том, что некие смыслы подменяют собственно живопись. Но мы считываем форму, а не то, что кто-то хотел сказать или подразумевал.
Для меня содержание в самой форме. Художники, на которых я ориентируюсь, всегда работали с формой и мыслили ей. Пикассо говорил о том, что античная Венера с Амуром позже превращается в Мадонну с Младенцем. Кому-то эта идея покажется кощунственной, но ведь так и есть – сюжеты не меняются веками.
– Интересно ли вам абстрактное искусство?
– Мне интересно совмещать абстрактное и фигуративное, как это делали старые мастера – Рембрандт, Тициан. Или то, как играл с формами Сезанн. Я придумываю и выстраиваю тени, плоскости – в принципе, все мои работы придуманы. Важно не срисовать, не «сделать похожим» тот или иной предмет, а подать его по законам живописи, выразить некую художественную правду.
Екатерина Шевелева. Фото автора
