Вот, например, вы скажете: «Беги быстрее!» А я спрошу: «А почему не быстрей?» В обоих случаях наречие быстро в сравнительной степени. Но с той лишь разницей, что в одном варианте у него суффикс -ее, а в другом – -ей. Кстати, быстрее (быстрей) не всегда наречие. В предложении из «Слепого музыканта» Короленко
«…ее тонкие пальцы были и быстрее, и гибче» (здесь и далее во всех примерах курсив мой),
быстрее – прилагательное. И оно ничем по значению не отличается от такого, например, быстрей:
«Дробь барабана быстрей, страшней, громче» (Григорий Бакланов. В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном).
Тут еще и страшней есть, которое ничем не будет отличаться от страшнее:
«Глаза твои мне страшнее всех пуль, ядер и картечей» (Д. Фонвизин. Бригадир).
Есть ли хоть какая-нибудь логика, выражаясь наукообразно, в такой вариативности? Словари не разделяют значений слов с тем и другим суффиксом. -ей – вариант -ее, придающий слову те же самые значения, что и -ее. Трудностей в выборе того или другого суффикса авторы справочных изданий не усматривают. Есть лишь пометы, что прилагательные и наречия в сравнительной степени с суффиксами -ее более книжные, литературные, а с суффиксами -ей – разговорные, но не только. Традиционно эти формы чаще встречаются в поэтической речи, что например, отмечено в «Справочнике по правописанию и литературной правке» Д.Э. Розенталя.
Как известно, разговорная форма может встретиться в книге, газетной статье, но рекомендовано ее использовать лишь для передачи особенностей речи персонажа художественного произведения или героя публикации.
Иное дело – поэтическая речь. Здесь форма с -ей, которая короче, чем форма с -ее, порой бывает более уместной, потому что она более энергична, легче, если можно так выразиться, укладывается в ритм стихотворения. Попробуем-ка убедиться в этом сами. Вот несколько примеров.
У Валерия Брюсова в стихотворении «Из песен австралийских дикарей»:
Кенгуру бежали быстро,
Я еще быстрей.
Здесь-то, конечно, все ясно. Брюсов известен как любитель всяческого конструирования. И здесь пытается передать особенности речи коренных жителей Австралии, как он это себе представлял. Ведь в Австралии он не бывал, с аборигенами не встречался, и языка их знать не мог.
А вот в стихотворении Давида Самойлова «У печки» уже нет и намека на передачу чужой речи. Здесь поэтический прием:
В саду мороз острей стекла.
Но автономия тепла
Понятней прочих автономий.
При ней и проще, и знакомей
Понятия добра и зла.
Наконец, классическое, Тютчевское:
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Правда, у Леонида Мартынова в стихотворении «Воры времени» встречаем и -ей, и -ее:
Всё
Острее
Споры времени,
Всё быстрей моторы времени,
Всё точней приборы времени.
То есть форм на -ее поэты тоже не избегают.
Интересно, что формы на -ее (-ей) в диалектах и просторечии встречаются чаще, чем в литературном языке: хуже́е, лучше́е и даже жарче́е вместо хуже, лучше, жарче.
Впрочем, жарчее, справедливо считающаяся диалектной или просторечной формой, вполне может встретиться и в поэтической речи. В Академической грамматике – 80 приводится пример такого употребления у Тютчева в стихотворении Cache-cache (Игра в прятки):
Гвоздики недаром лукаво глядят,
Недаром, о розы, на ваших листах
Жарчее румянец, свежей аромат:
Я понял, кто скрылся, зарылся в цветах!
Несколько слов о хуже и лучше. В современном русском языке они являются сравнительной степенью от прилагательных плохой и хороший.
Не так было в древнюю пору, когда хуже (или в превосходной степени худший), образовывалось от прилагательного худъ или худый в значении «больной, слабый, плохой…» (впрочем, переносное значение «больной» или «плохой» у худой все же осталось: «он худ совсем», «худо дело»). А лучше (и превосходная степень лучший) образовывались от лукый – «назначенный судьбой», как отмечается в «Этимологическом словаре русского языка» Николая Шанского.
В современном русском языке от худой можно образовать еще сравнительную степень – худее. Но значения у хуже (если прилагательное – «более плохой», если наречие – «более плохо») и худее («более худой») разные. Лукый же вообще исчезло из нашей речи в незапамятные времена, а формы степеней сравнения от него остались.
Надо еще помнить, что степени сравнения имеют только качественные прилагательные и образованные от них наречия. Например, от железный и деревянный можно образовать степени сравнения железнее, деревяннее лишь в целях стилистических, художественных. Например, так:
И железа на лицо себе не напускай, сам когда-нибудь увидишь, что я вдвое тебя железнее (Леонид Леонов. «Вор»)
Здесь оценка характера. Железный употреблено в значении «крепкий». А крепкий – прилагательное качественное и образует степени сравнения. Под влиянием этого переносного значения и железный в данном контексте тоже становится качественным.
Известно, что сравнительная степень – это демонстрация проявления признака у предмета в большей или меньшей степени, чем у другого предмета. Превосходная степень – это наивысшее проявление какого-либо признака. И выше уже и быть не может. Обе эти формы бывают простыми и составными. Например, более высокий, самый высокий.
Но когда нам хочется что-то уточнить, мы иногда не удовлетворяемся тем, что имеем, а пытаемся совместить несовместимое. Нам недостаточно сказать, что кто-то лучше другого, или, например, он более хороший. Тогда у нас получается несколько неказистое более лучший. В этом случае смешивается составная сравнительная или превосходная с простой сравнительной или превосходной степенью. Вот еще пример: самый наилучший. И это, конечно, ошибка, один из видов плеоназма – избыточности, повторяемости одного и того же.
Впрочем, выражения более лучший или более худший, да и самый наилучший тоже, хоть они и считаются с точки зрения строгой нормы ошибочными, так давно и так часто встречаются в литературных, публицистических, научно-популярных текстах, речах известных юристов, что даже и не знаешь, как к этому и относиться. Наверное, спокойно, раз так уж случилось.
По крайней мере, если мы наберем эти выражения в поисковой строке «Национального корпуса русского языка», он выдаст нам большое количество примеров их употребления у очень известных людей. Вот в речи выдающегося адвоката Федора Кони тоже встречается:
«…явились два обстоятельства, которые не могли не изменить отношения Рыжовых с Шляхтиным на более худшие».
Или в рассказе Константина Станюковича «Похождения одного матроса»:
«…Чайк по своим способностям мог бы занять более лучшее положение, не простого рабочего».
А у Мельникова-Печерского в романе «В лесах»:
«Отменнейший скус, я вам доложу… Самый наилучший — а ла ваниль… У вас его, кажись, не варят?..»
Но что, как говорится, позволено писателю…, не позволено школьнику. И если в школьном сочинении встретится такая форма, она, конечно, будет сочтена за ошибку.
