4 января Зурабу Церетели исполнилось 87 лет. Кажется, что нет ни одной страны, где бы не было представлено его творчество! Среди самых известных работ Церетели в нашей столице – памятник «В ознаменование 300-летия российского флота» на Москве-реке, монумент «Дружба навеки» на Тишинской площади в честь двухсотлетия присоединения Грузии к России, монумент «Дерево жизни» в Московском зоопарке, фонтанный комплекс на Манежной площади, мемориал «Трагедия народов» в парке Победы, посвящённый жертвам фашистского геноцида, скульптура «Клоуны» напротив цирка на Цветном бульваре, памятник Детям Беслана. Под его руководством воссоздавали Храм Христа Спасителя…
Читателям «Калужской недели» Церетели рассказал о том, как он пришёл в скульптуру, своём общении с Пабло Пикассо и Марком Шагалом, преподавательской деятельности и деятельности на посту Президента Российской академии художеств, а также поделился своими впечатлениями о Калуге.
«ХУДОЖНИК ДОЛЖЕН ПОСТОЯННО ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАТЬ»
– Зураб Константинович, расскажите, как Вы пришли в скульптуру?
– Во времена моего обучения в Тбилисской академии художеств в советской системе академического художественного образования были чётко разграничены специальности, по которым мы учились. И впоследствии эти разграничения сохранялись в профессиональной жизни. Если ты учился на живописном факультете, как я, значит, ты должен был быть только живописцем. Не поощрялись эксперименты в других видах творчества.
– Во время учёбы во Франции Вы общались с Пабло Пикассо и Марком Шагалом. Могли бы что-то припомнить о том времени?
– Оказавшись во Франции, посещая музеи и художественные выставки, а главное, получив счастливую возможность побывать в мастерских Шагала и Пикассо, общаться с этими великими модернистами XX века, я понял, что художник должен пробовать свои силы в разных видах искусства, стремиться освоить разные материалы, техники, технологии. Мы знали тогда Шагала и Пикассо только как живописцев, но оказалось, что эти мастера работают и в скульптуре, занимаются керамикой. Шагал активно реализовывал себя в мозаике, витражах. Глядя на их творения, я осознал, что, даже если ты живописец, графика для тебя тоже может быть самостоятельным видом искусства, а не только служить для создания эскиза для живописной картины. Одним словом, художник должен постоянно экспериментировать и уметь всё, что я уже перечислил. Вот этому, в первую очередь, и научила меня Франция.
Вернувшись в Грузию, я стал пробовать себя в скульптуре, причём в разных материалах, в мозаике, заниматься графикой. Позднее стал работать с эмалью, делал гобелены, расписывал керамику, витражи…
Никогда не останавливаюсь на достигнутом. Если что-то получилось, иду дальше, экспериментирую с объёмом, цветом, материалами.
«НУЖНО ЛЮБИТЬ ВСЁ, ЧЕМ ЗАНИМАЕШЬСЯ»
– Чему Вы отдаёте большее предпочтение: скульптуре или живописи?
– Во время одной из наших встреч Марк Шагал сказал такую фразу: «Живопись для Зураба – начало всех начал». И, как показало время, маэстро оказался прав.
По своему художественному мышлению, я – художник-монументалист, при этом главное для меня – цвет. Поэтому, в каких бы видах искусства я ни работал, всегда главное внимание – на цвет. Я и скульптуру вижу в цвете. Если вы внимательно посмотрите на мою скульптуру в бронзе, то увидите, как разнороден этот материал благодаря тонировке, множеству оттенков цвета её поверхности, как они играют под воздействием рефлексов…
Живописью я занимаюсь постоянно, каждый день, несмотря на другие творческие проекты. В Грузии, где я родился, сформировался как художник, всегда было много солнца, а в лучах яркого солнца – краски совсем другие, чем на севере, где солнца маловато. Поскольку всю жизнь мне приходится часто бывать в командировках в разных странах с разным климатом, то стараюсь не потерять чувство колорита.
А что люблю больше… Ну, как можно любить больше кого-то одного из своих детей?! Так и в творчестве. Нужно любить всё, чем занимаешься.
– Сколько времени у Вас уходит на создание скульптуры, написание картины?
– По-разному бывает, но, конечно, процесс создания скульптуры намного более длительный.
– Названия рождаются до скульптуры (картины) или после, когда уже все готово?
– Тоже бывает по-разному, но чаще после того, как работа готова. Главное для меня – создать образ художественными средствами, а название уже вторично.
«ОЧЕНЬ ВАЖНО ВИДЕТЬ, КАК РАБОТАЕТ ХУДОЖНИК»
– Вы также занимаетесь преподавательской деятельностью. Могли бы отметить кого-то из своих учеников?
– Уже много лет я провожу мастер-классы по живописи для детей самого разного возраста, от малышей до студентов художественных ВУЗов, взрослые иногда тоже участвуют. Я стою перед мольбертом и пишу с натуры перед теми, кто пришел на мастер-класс. Порой пишу портрет, порой натюрморт. Глядя на творческий процесс, дети учатся строить композицию, понимать цвет, ощущать свет, пространство холста. Это очень важно, видеть, как работает художник. Мой дядя Семён Нижарадзе был художником, и я с благодарностью вспоминаю возможность, которую он мне дарил, разрешая присутствовать в его мастерской, когда он работал.
Дети очень талантливые. В процессе и по окончании занятий я просматриваю их работы, что-то подправляю, объясняю. Некоторые, постарше, которые нацелены на поступление в художественные ВУЗы, приходят на мои мастер-классы постоянно. Сейчас временно занятия не проводятся из-за пандемии, но с нетерпением жду, когда ситуация изменится.
«АКАДЕМИЯ СОХРАНИЛА ВЫСОКИЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ»
– С 1997 года Вы – Президент Российской академии художеств. Чего удалось достичь академии под Вашим руководством?
– Главное, что удалось сделать Академии художеств за эти годы, – сохранить академическую систему образования, которая складывалась на протяжении почти трёх столетий. Эта трёхступенчатая система включает обучение сначала в художественной школе, затем в высшем художественном учебном заведении и в завершении – обучение в творческой мастерской под руководством наших академиков, известных художников.
На сегодня это единственная система академического образования, которая сохранилась в мире. В XX веке, когда весь мир претерпевал грандиозные трансформации, в большинстве стран эта система была отменена, ошибочно считалось, что в новой жизни, в новой реальности эта система подготовки художника изжила себя. В России, к счастью, этого не произошло, в самые тяжёлые времена академическое образование сохранялось. В этом смысле показательно постановление советского правительства 1947 года, согласно которому в голодные послевоенные годы эта система была законодательно подтверждена и всячески поддерживалась вплоть до распада Советского Союза. Правительство выделяло большие деньги на поддержку художников, Художественный фонд регулярно закупал произведения для пополнения музейных собраний по всей стране.
В настоящее время много изменилось, главное, чего лишились сегодня художники, – это государственного заказа. Однако и сейчас члены Академии продолжают участвовать в государственно значимых проектах, самый яркий и масштабный из которых – воссоздание Храма Христа Спасителя в Москве.
Многие члены Академии преподают в художественных институтах – Суриковском и Репинском, проводят мастер-классы, их произведения находятся в российских и зарубежных музейных и частных коллекциях, скульптуры, созданные ими, установлены в разных странах мира на разных континентах. А это значит, что Академия сохранила высокий профессиональный уровень, который адекватно оценивается профессиональным художественным сообществом в мире.
«ПОДСЧЁТ СВОИХ РАБОТ НЕ ВЕДУ, Я РАБОТАЮ»
– Вы являетесь основателем и директором Московского музея современного искусства. Как Вы понимаете словосочетание «современное искусство»? В чём его отличие от искусства прошлого?
– По большому счёту, нет «искусства прошлого» и «современного искусства». Есть искусство. Всё остальное в эту категорию не входит.
– Сейчас Ваш дом-музей в Переделкино временно закрыт. Когда поклонники Вашего творчества смогут его посещать? Какие экспозиции будут представлены в музее?
– Непредвиденные события, вызванные пандемией коронавируса, привели к приостановке деятельности многих учреждений культуры. И музей в Переделкине тоже сейчас закрыт в ожидании улучшения эпидемиологической ситуации. Но я использую это время, чтобы максимально пополнить экспозицию, которую смогут увидеть зрители после окончания карантина. Художественная коллекция этой музейной площадки состоит из двух основных частей: выставка скульптуры под открытым небом и выставка живописи, графики, малой пластики, мозаики и эмали в сопровождении солидного корпуса фотографий, представленных на трёх этажах закрытого павильона. Вот этой мой основной проект, над которым я все время работаю в настоящее время.
– Ведёте ли Вы статистику своих работ? Если да, то, сколько их на сегодняшний день?
– Нет, подсчёт своих работ не веду, я работаю.
– Знаю, что Вы много внимания уделяете работе с детьми. Могли бы дать какие-то рекомендации про то, как открыть в ребёнке талант художника?
– Как можно раньше дать ребёнку в руки карандаш. Помню, как нам в детском саду давали карандаши, и мы рисовали. И рисую до сих пор (смеется)!
Если в ребёнке заложены способности к творчеству, то надо его стремление всячески поддерживать, помогать. Тогда и вырастет художник.
– Есть ли у Вас какие-то увлечения, помимо творчества?
– Создавать музеи.
«ГОРОД МНЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛСЯ»
– В 2012 году вы приезжали к нам в город на открытие своей выставки в Доме музыки. Ровно через год в Доме музыки прошла Ваша выставка «Испанская сюита». Каким Вам запомнилась Калуга? Приедете к нам ещё раз?
– Конечно, я бывал в Калуге и прежде, хотя довольно давно. Сейчас город мне очень понравился, его отреставрировали, вернули к жизни многие знаковые исторические места, такие как Гостиный двор, например, привели в порядок старинные здания, вернули ауру и энергетику прекрасного русского города.
– Согласились бы сделать что-то для нашего города?
– С удовольствием сделаю что-нибудь для Калуги, приглашайте!
Фото из свободных источников, беседовал Кирилл ГИЗЕТДИНОВ
